В начале 1966 года в «Литературной газете» появилась следующая заметка под рубрикой «Реплика»:
В. АЛЕКСАНДРОВ. Ряд волшебных изменений...
При первом знакомстве он был представлен нам как Рэй Бредбери, и имя его сразу стало популярным среди советских читателей. Впрочем, какое имя? Попадая в руки разных (а то и одних и тех же) переводчиков он то становится Реем Бредбери, то Рэем Брэдбери...
На этот факт, может быть, и не стоило обращать внимания, если бы он был единичным. Но, полистав несколько книг предисловий и статей по зарубежной фантастике, я обнаружил массу любопытных вещей.
Я почти обрадовался, прочитав в сборнике рассказ Роберта Хайнлайна, а в журнале рассказ Роберта Хейнлейна. Всего два варианта, больше вроде ничего не придумаешь. Запомнить их нетрудно, и теперь-то уж я буду точно знать, что имею дело с одним человеком. Но радость моя была преждевременной. В какой-то статье упоминался Роберт Гейнлейн, и теперь я с нетерпением ожидаю, когда же будет заполнена пустующая клетка.
Найдя в книгах одного и того же издательства, вышедших почти одновременно в одной и той же серии с одним и тем же редактором, что один и тот же писатель выглядит, как Ф. Поол и как Ф. Пол, я почувствовал, что у меня появляется спортивный интерес к этому вопросу. После недолгих розыском я установил, что несколько раньше издательство придерживалось той точки зрения, что данного автора надо именовать — Ф. Поль.
По разным источникам мне удалось отождествить таких людей, как Исаак Азимов и Айзек Азимов, С. Корнблат и К. Корнблат, Ван-Вогт и Ван Фогт, Гуго Гернсбек и Хьюго Гернсбек, Меррей Лейнстер, Мэррей Лейнстер и Мюррей Лейнстер, Чад Оливер и Чэд Оливер...
Расширив сферу своих изысканий, я сразу же вспомнил, что известный английский писатель Грин несколько лет ходил у нас в Грэхемах, пока, наконец, спохватившись, его не переквалифицировали в Грэма. А не менее известный немецкий писатель может гордиться четырьмя модификациями своей фамилии – Генрих Белль, Генрих Бель, Генрих Бёлль и Генрих Бёль. (Обнаруженное мною раннее написание — Генрих Болль я отношу к досадным исключениям). Вен (или Вэн) Клайберн перекрещен у нас в Вана Клиберна. (Правда, говорят, самому пианисту понравился русский вариант). Встречая в одной статье имя Айэна Флеминга, в другой – Яна Флемминга, не всякий сразу догадается, что перед ним автор пресловутой серии романов о Джеймсе Бонде в единственном числе.
Подозреваю, что дело не ограничивается только деятелями литературы и искусства, но составление полного унифицированного списка иностранных фамилий едва ли под силу одному человеку.
Если же говорить без шуток, то ясно, что разнобой мешает читателю и серьезно осложняет работу библиографов.
А нельзя ли при какой-нибудь авторитетной организации создать компетентную комиссию лучше бы с директивными, но на худой конец хотя бы с консультативными функциями, которая, несколько ограничив фантазию переводчиков и редакторов, устанавливала бы одинаковую транскрипцию иностранных имен.
В. АЛЕКСАНДРОВ.
«Литературная газета», 1966, 3 февраля (№ 15), стр. 4.
С последней репликой к советским критикам после Айзека АЗИМОВА, Пола АНДЕРСОНА и Мака РЕЙНОЛЬДСА в октябрьском номере журнала «The Magazine of Fantasy and Science Fiction» за 1965 год, выступил Рэй БРЭДБЕРИ:
Ответное слово Рэя БРЭДБЕРИ
— Моя единственная реакция на комментарии БРАНДИСА и ДМИТРЕВСКОГО — грусть. Я всегда считал, что дело научной фантастики — преподать нам урок, одновременно развлекая, о нашей прежней глупости, нашей нынешней глупости и нашей будущей глупости. Мы зысыпаем друг друга словами и упорствуем в непонимании того, что можно было бы понять, если бы мы оказались в одной комнате, увидели лица друг друга и осознали нашу общую человечность. Любое будущее разрушение будет вызвано не одной группой несчастных безумцев, а двумя группами, слепо движущимися в темноте и отступающими от теплого прикосновения узнавания. Я не верю, что мы уничтожим друг друга: какими бы безумцами мы ни были, мы непременно станем ближе друг к другу. Развитие технологий и индустриализация изменяют Россию так, что она начинает походить на Соединенные Штаты, в то время как Соединенные Штаты, опираясь на общественные запросы и нужды, приближаются к тому, чтобы походить в некоторых аспектах на российское общество.
Нравится вам это или нет, но через некоторое время, независимо от того, чего каждая из стран хочет или притворяется, что хочет, мы станем зеркальным отражением друг друга. Внимательные наблюдатели предвидели это еще много лет назад.
От этого выиграет все человечество. Россия будет «испорчена» так же, как и Америка, своими материальными благами, что еще больше расслабит ее и сделает ненужными войну или экспансию. Затем мы, объединившись, столкнемся с проблемой превращения Китая в цивилизованную страну. И вместе будем стремиться «избаловать» Китай технологическими богатствами. Все, что мы, писатели-фантасты, можем сделать, чтобы проиллюстрировать эту безмерную иронию, эту комедию власти и своеволия, пойдет на пользу читателям в обеих странах. Мы должны узнать друг друга — это так просто и необходимо. Там, где существует тирания или гнет, каждая страна должна стремиться найти и искоренить их. Я искренне надеюсь, что мы сможем читать произведения друг друга максимально честно и воспринимать их как достоверные истории, написанные людьми, искренне желающими изложить свою точку зрения. Дураками мы все, безусловно, являемся, но дураками мы оставаться не обязаны.
P.S. Евгений БРАНДИС и Владимир ДМИТРЕВСКИЙ ответили Рэю БРЭДБЕРИ в статье «Фантастика в движущемся мире», опубликованной в 1-м номере журнала «Иностранная литература» за 1967 год:
— В нашей статье «Будущее, его провозвестники и лжепророки» («Коммунист» № 2, 1964) из разных аспектов проблемы социального моделирования был выбран один-единственный: соотношение фантастических идей и образов с философскими и социологическими концепциями нашего времени. Основные положения иллюстрировались недавно изданными произведениями писателей-фантастов Запада и социалистических стран.
Эта статья вызвала отклик в Соединенных Штатах. Отрывки из нее с кратким предисловием от редакции и репликами Айзека АЗИМОВА, Пола АНДЕРСОНА, МакРЕЙНОЛЬДСА и Рэя БРЭДБЕРИ напечатаны в «Fantasy and Science Fiction» (№ 10, 1965) – одном из самых распространенных американских научно-фантастических журналов.
К сожалению, редакция этого журнала познакомила читателей не с полным текстом статьи, а всего лишь с тенденциозной подборкой механически скомпонованных цитат. И это, конечно, не могло не привести к недоразумениям, тем более что редакция «Fantasy and Science Fiction» исключила в своем «монтаже» все, что говорилось о социалистической научной фантастике и ее существенных отличиях от западной.
Но отрадно заметить, что американскими писателями были высказаны мысли, создающие почву для установления контактов и поисков взаимопонимания между советскими и американскими фантастами: никакие раздирающие мир противоречия не могут быть разрешены с помощью новейших разрушительных средств, ведущих к непоправимой катастрофе...
Нет исторического подхода и в реплике Рэя БРЭДБЕРИ. Мы не сомневаемся в гуманных побуждениях этого замечательного художника и в его искреннем желании улучшить отношения между нашими странами. Но в своих рассуждениях он так далек от реального хода истории.
«Россия, – пишет БРЭДБЕРИ, – меняет свои убеждения под влиянием развивающейся техники и индустриализации и начинает походить на Соединенные Штаты, тогда как Соединенные Штаты под натиском требований и нужд масс некоторыми своими сторонами начинают походить на русское общество. Хотим мы этого или нет, но это будет происходить независимо от того, чего желает каждая из наших стран и чем она стремится быть, до тех пор, пока одна не станет зеркальным отображением другой. Те из нас, кто наблюдает, поняли, что этот процесс начался уже много лет назад. Для всего человечества это будет только выгодно».
Талант БРЭДБЕРИ получил мировое признание. Он оригинален, самобытен, неповторим. Но в его взглядах на будущее ощущается влияние распространенной сейчас в кругах буржуазных социологов фальшивой теории так называемой «конвергенции» капитализма и социализма – их последующего слияния в «единое индустриальное общество».
И если мы не можем принять предложенный БРЭДБЕРИ рецепт «синтеза» капитализма и социализма на основах экономического прогресса, то хочется только приветствовать его пожелание установить постоянный обмен духовными ценностями.
«Мы должны, – пишет он, – узнать друг друга, это совсем просто и совершенно необходимо. Где бы ни существовали тирания и гнет, каждая страна должна стараться обнаружить и устранить их. Я искренне надеюсь, что мы можем читать произведения друг друга без всякого предубеждения и принимать их как вполне обоснованные рассказы, созданные народом, искренне желающим выдвинуть свою точку зрения».
Конечно, никто не ждет, что в результате впервые состоявшегося обмена мнениями между советскими критиками и американскими писателями-фантастами наши оппоненты станут на платформу научного коммунизма. Да и они вряд ли рассчитывают обратить нас в свою веру. Тем не менее возможность диалогов и встреч нужно только приветствовать.
P.P.S. Дополнил реплики Пола АНДЕРСОНА и Мака РЕЙНОЛЬДСА ответными комментариями БРАНДИСА и ДМИТРЕВСКОГО из 1 номера журнала "Иностранная литература" за 1967 год.
P.P.P.S. Сделаю месячный перерыв до публикаций следующих дискуссий о советской фантастике.
«Касабланка» не один фильм, а много фильмов: параллели и пересечения
Зрители фильма 1942 года «Касабланка» делятся на две части. Одни превозносят его, другие недоумевают: что за сборище нелогичных банальностей? Я отношусь к первым. Более того, выстраивая с женой в одну давнюю осень маршрут по Испании и Марокко, мы включили в него Касабланку только из-за фильма. Хотя и знали, что ни одного кадра не было снято в Марокко, ведь создавался он в павильонах американской киностудии. Но город прославил. В его барах висят постеры с Богартом и Бергман. Бары, правда, предназначены для туристов. Местные пьют только кофе.
Игрушка из Парижа
Рэй БРЭДБЕРИ — провокатор. В 89 лет выпустил сборник и назвал его «У нас всегда будет Париж». Я видел обложки двух англоязычных изданий. Обе — цветные яркие в стиле «праздник, который всегда с тобой». Фраза про «нас» и про «Париж» — широко известная цитата из «Касабланки». В самом конце фильма Рик в исполнении Хамфри Богарта самоотверженно отдает документы на вылет через Португалию в США из контролируемой гитлеровцами Касабланки борцу за свободу (назовем его так) Виктору Ласло и его жене Ильзе (Ингрид Бергман), которую он любит и которая любит его. Предполагалось, что они посадят на самолет Виктора и останутся вместе. Но он говорит:
— Ты должна быть с Виктором. Ты часть его работы. Благодаря тебе он продолжает жить. Если ты не улетишь, то будешь жалеть об этом. Не сегодня и не завтра. Но очень скоро начнешь и будешь мучиться всю оставшуюся жизнь.
— Но как же мы?
— У нас всегда останется Париж!
(В другом переводе: «Твое место рядом с Виктором. Ты – часть его работы. Ты нужна ему. Если самолет взлетит без тебя, ты пожалеешь об этом. Не сегодня, не завтра, но очень скоро и навсегда»).
То есть у них остаются воспоминания о днях, проведенных вместе в Париже до того, как туда вошли немцы.
Сборник БРЭДБЕРИ озаглавлен по одноименному рассказу. Все, кто пишет о сборнике, стыдливо обходят его содержание от первого лица. У супругов-американцев заканчивается отдых в Париже и как-то поздно вечером муж вышел из отеля прогуляться. И случилось с ним нечто странное, чего он сам в себе ранее не подозревал — наваждение, соблазн: начавшийся было при его полном непротивлении и даже неожиданном участии, но не завершенный гомосексуальный опыт. И оставивший в нем свой след. Он возвращается и жена говорит:
— Господи, как я люблю Париж. Давай на будущий год сюда вернемся.
— «У нас всегда будет Париж», — подтвердил я.
Но отныне у них теперь – разный Париж. Один у нее, другой – у него. Эту вот заусеницу, шершавину, волосок в супе БРЭДБЕРИ и вынес в заглавие сборника.
Золото там, где ищешь
Из 100 самых популярных фраз из американских фильмов шесть принадлежат «Касабланке» — абсолютный рекорд. В том числе и про Париж. Еще одной фразы, упомянутой в этом списке, на самом деле не существует, хотя она широко цитируется. Ею даже назван фильм 1972 года по сценарию Вуди АЛЛЕНА – «Сыграй это еще раз, Сэм!» (Play It Again, Sam).
На самом деле Рик просит пианиста Сэма: "Играл для нее — сыграй и для меня", а Ильза: «Сыграй ее, Сэм. Сыграй "Как уходит время" («Play it, Sam. Play «As Time Goes By»).
Фильм начинается с тех же завершающих кадров «Касабланки»: сцена на аэродроме, где Рик самоотверженно произносит слова о том, что Ильза должна улететь с Виктором. Их смотрит главный герой Аллен в исполнении Вуди АЛЛЕНА. Он хочет быть таким как герой Хамфри Богарта. Но у него не получается: он нервный, эгоистичный, неуверенный в себе, сексуально озабоченный и постоянно рефлексирующий еврейский интеллигент маленького роста. На протяжении повествования он регулярно обращается к воображаемому Богарту, и тот дает ему в духе своих героев иронические советы: «С женщинами все просто. Не знал ни одной, которую не убедила бы пощечина или револьвер 45 калибра».
Аллена бросила жена, и друзья – супружеская пара Линда и Дик – пытаются найти ему девушку. Дик – деловой
человек, у которого каждая минута – на счету: придя куда-нибудь, первым делом он сообщает на работу – днем и ночью — по какому телефону его искать. Линда в исполнении прелестной Дайан КИТОН – по натуре такая же, как Аллен, неуверенная в себе и постоянно рефлексирующая: ей надо ежедневно твердить, какая она замечательная и как ее любят. Но муж говорит только об акциях, бирже, ценах на землю и долларах. Поэтому она тянется к мятущемуся Аллену: они – на одной волне и она его понимает. Они проводят вместе все больше времени – тем более, что Дик мотается по командировкам. Пока наконец Аллен не заявляет, что он ее любит. И они переспали. Но вскоре выясняется, что сугубо деловой и черствый Дик очень любит жену и боится ее потерять. Аллен мчится в аэропорт, откуда Дик должен улететь в очередную поездку. Здесь же оказалась и Линда. И он произносит ей тот самый монолог из «Касабланки»:
— Ты должна быть с Диком. Ты часть его работы. Благодаря тебе он продолжает жить. Если самолет улетит без тебя, ты об этом пожалеешь. Не сегодня, не завтра. Но очень скоро ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
А потом говорит Дику: она была вчера у меня, но говорила только о тебе и очень любит тебя. То бишь поставил счастье друга выше собственного. Дик с Линдой уходят в туман к самолету, у которого как в «Касабланке» завертелись пропеллеры (с чего это вдруг, если пассажиры еще не все сели?), а Аллен уходит в противоположную сторону под песню старины Сэма «As Time Goes By».
В фильме немало фирменных вудиалленовских шуток и приколов, но – увы – по художественной силе он не дотягивает до «Манхэттена» и «Энни Холл» с теми же Вуди АЛЛЕНОМ и Дайан КИТОН в главных ролях.
Ангелы с грязными лицами
В 2018 году в Венгрии вышел биографический фильм Тамаша Ивана ТОПОЛЯНСКИ «Кёртис» (гран-при Монреальского международного кинофестиваля-2018) об американском режиссере венгерского происхождения Майкле КЁРТИСЕ. И как раз о том периоде, когда тот снимал «Касабланку». Это единственный фильм из более ста, сделанных им в Америке, за который он получил «Оскара» как лучший режиссер. И самый известный.
ТОПОЛЯНСКИ включил в фильм чуть ли не все популярные исторические байки вокруг съемок «Касабланки». Начиная с гигантских платформ, которые вынужден был носить на ботинках Богарт во время съемок рядом с более высокой Бергман, или о желании КЁРТИСА заменить Богарта, который ему не нравится: «Наш главный герой – алкоголик с щенячьей мордой… Посмотри на него: кто в такого влюбляется?» Рональдом Рейганом. Его он снимал двумя годами ранее в «Дороге на Санта-Фе». Нашлось место и для знаменитой истории про срочно необходимый «пудел», где реквизитор привел на площадку пуделей. Но выяснилось, что плохо говорящий по-английски КЁРТИС имел в виду не «poodle» (пудл), а «puddle» (падл) – лужи, которые должны были быть на полу для реалистичности. Есть даже про изобретательную идею, когда он был вынужден вместо полноразмерного самолета в конце «Касабланки» использовать небольшой фанерный макет: в костюмы летчиков и техников обрядили карликов, дабы самолет в соотношении с ними казался бОльшим (в 1979 году Ридли СКОТТ повторил в «Чужом» эту технологию: для того, чтобы найденный инопланетный пилот казался гигантским, он нарядил в скафандры маленьких детей).
Байопик снят профессионально. Не плоско. Есть линия с оставленной КЁРТИСОМ много лет назад дочерью, нежданно приехавшей на съемочную площадку. Есть линия с сестрой, которую он тщетно пытается вывезти из Венгрии, но она все же попала в Освенцим. Есть линия-противостояние с нагловатым представителем правительственной организации, контролирующей кинопроцесс в условиях военного времени. И наконец, проходящая по всему фильму линия о том, как должна оканчиваться «Касабланка». КЁРТИС обсуждает этот вопрос со сценаристами-близнецами, с семьей, продюсером, даже неприятным ему представителем правительства – точнее тот пытается обсуждать и диктовать. И только в самом конце останавливается на варианте, где Рик отправляет Ильзу с Виктором, а сам остается в Марокко, убивая немецкого офицера.
Кстати, 1998 году Майкл УОЛШ опубликовал роман «As Time Goes By» (в русском переводе «Сыграй еще раз, Сэм») о том, что случилось с Риком после и что происходило ранее – до Парижа.
Аналогичную работу, но в меньших объемах 13 годами ранее, в 1985-м, произвел кинокритик Дэвид ТОМСОН в книге «Подозреваемые» («Suspects»), продлив биографии 85 персонажей самых известных фильмов-нуар ( в том числе «Касабланки», «Китайского квартала», «Мальтийского сокола» и других) за пределы сюжета.
Грубо говоря
Современные исследователи утверждают, что рассказ о том, что чуть ли не до последнего дня режиссеру не было известно, как закончится «Касабланка», — это легенда, корни которой лежат в признаниях Ингрид Бергман, что ей так и не сказали, кого из мужчин Ильза, собственно, любит, и она была вынуждена метаться между обоими.
Кинокритик Ричард МОЛТБИ (Richard Maltby), без которого уже не обходится ни одно серьезное обсуждение «Касабланки», считает, что в этой неопределенности и есть секрет неувядаемости фильма. Философ Славой ЖИЖЕК любит цитировать работу МОЛТБИ «A Brief Romantic Interlude: Dick and Jane 41 go to 3 1/2 Seconds of the Classic Hollywood Cinema». Речь идет о сцене в комнате у Рика, куда пришла Ильза. Сначала она наставила на него пистолет, на что он заявил: стреляй, этим ты окажешь мне услугу. Потом они обнимаются и страстно целуются. После этого на три с половиной секунды нам показывают фаллического вида башню в ночи и движущийся луч прожектора. И далее мы видим курящего у окна Рика, спрашивающего ее: «А что было потом?». И ЖИЖЕК, и МОЛТБИ, и мы с вами прекрасно знаем, что бывает, когда мужчина и женщина неожиданно страстно целуются, а через некоторое время кто-то из них раздумчиво закуривает. Во всяком случае, это классическое клише тысяч фильмов.
Возникает закономерный вопрос: так было у них ЭТО или не было? МОЛТБИ утверждает, что фильм «намеренно конструирует себя таким образом, чтобы предлагать различные и альтернативные варианты» условным двум зрителям, сидящим в одном и том же кинотеатре. Один видит сюжет, подчиняющийся строгому моральному кодексу, в то время как другой строит в своем сознании гораздо более «смелую» повествовательную линию. ЖИЖЕК идет дальше, заявляя, что эти два зрителя размещаются в одном и том же мозгу. Не заметив, правда, что тогда — это тот же самый механизм «двоемыслия», описанный ОРУЭЛЛОМ в «1984».
В итоге МОЛТБИ подчеркивает, что печально известный голливудский кодекс Хейса нес не только негативную цензурную функцию, но – невольно – и позитивную. «Продуктивную, как сказал бы ФУКО» — уточняет ЖИЖЕК в работе «Шостакович в Касабланке». – Так как не просто запрещает некое содержание, а, скорее, кодифицирует его», указывает на то, что именно здесь зашифровано. То есть, условно говоря, если в старом голливудском фильме женщина, расстегнув две пуговички, берется за третью, но мы это в фильме уже не видим, зритель сам проделывает в голове все дальнейшее действо.
По теории МОЛТБИ «Касабланка» целиком строится на таких альтернативных вариантах, и незнание Ингрид БЕРГМАН, кого из двоих любит ее героиня, — сознательная установка для нее режиссера.
Вот так, по его мнению, и возникает магия кино. Впрочем, сам КЁРТИС в байопике о себе на аналогичные высокопарные слова, цинично заметил, что магия «происходит на диване для кастинга», а все остальное-де – просто ремесло.
И МОЛТБИ, и ЖИЖЕК, похоже, не знакомы с классической работой Льва ВЫГОТСКОГО «Психология искусства», построенной на парадоксальной идее, что все великие произведения внутри себя структурно противоречивы.
Четверо – уже толпа
Совсем иное объяснение тому, как фильм, состоящий чуть ли не из одних лишь киноштампов, стал культовым дает Умберто ЭКО в эссе «Касабланка» или Воскрешение богов» из непереведенного сборника «C окраины империи» (Dalla periferia dell'impero): «Даны мужчина и женщина: он – кислый, Она – сладкая, и оба романтичны. Но такое уже было и было лучше».
Он пишет, что в фильме клише на клише сидит и клише погоняет, но это дает неожиданный эффект: «именно потому, что в ней можно найти все архетипы, именно потому что «Касабланка» цитирует тысячи и тысячи других фильмов, где каждый актер играет уже много раз сыгранную роль, именно поэтому она вызывает у зрителей впечатление, выходящее за рамки собственно текста. «Касабланка» ароматным облаком тащит за собой ситуации, которые зритель тотчас угадывает, не замечая, что они из других фильмов, например из фильма «Иметь и не иметь», который, правда, сделан позже… «Касабланка» не один фильм, а много фильмов, целая антология. Он словно возник случайно, как бы сам собой – если и не вопреки воле авторов, то во всяком случае помимо ее и помимо воли актеров. И потому он воздействует, вопреки эстетической и кинематографической теории. Ибо в нем словно с естественностью земного притяжения пускаются в ход Силы Интриги и действуют напористо, не обуздываемые Искусством. Поэтому мы и можем допустить, что настроение персонажей, их мораль и совесть поминутно меняются, что конспираторы кашлем прерывают свои беседы, если на горизонте появляется шпион, что ночные бабочки пускаются в слезы на звук «Марсельезы». Когда на сцену бесстыдно врываются все архетипы, открываются гомеровские глубины. Два клише смешны. Сто клише волнуют. Потому что мы неотчетливо слышим, как клише разговаривают между собой, празднуя встречу. Как боль встречается на вершине с наслаждением и верх извращения переходит в мистическую энергию, так за пределом банальности высвечивается величие. Что-то говорит вместо режиссера».
Любопытный нюанс: для того, чтобы почувствовать плодотворную («как сказал бы ФУКО») мешанину архетипов (до процитированных слов ЭКО их перечисляет до сотни), надо их в той или иной мере знать. Именно поэтому в числе почитателей «Касабланки» больше киноманов, а среди непочитателей – неофитов. Не каждый может увидеть в «Дон Кихоте» то же, что и его автор – Пьер Минар. Ведь ЭКО тонко подметил, например, влияние «Иметь и не иметь», вышедшего позже.
В 1980-х годах появилась раскрашенная версия «Касабланки» и вызвала шквал критики. Кинодеятель Тед ТЕРНЕР, оплативший раскраску, под таким напором признал идею неудачной. Сын Хамфри Богарта заявил, что это деяние сродни решению приделать руки Венере Милосской. Цветной фильм действительно потерял в обаянии, лишившись той самой мистической энергии, о которой писал ЭКО.
Мои сны твои
При первом просмотре «Когда Гарри встретил Салли…» знаменитая сцена в ресторане меня не впечатлила, как и фраза «Принесите мне то же, что и ей», вошедшая в сотню самых известных в мире киноцитат. Посмеялся – да и только. Я смотрел тогда фильм в кинотеатре вместе с той, кто стала через несколько лет моей женой. А до этого каждым из нас была прожита отдельная немалая жизнь.
«Когда Гарри встретил Салли…» — о поиске своей половины. Фраза – избитая и берущая свое начало из «Пира» Платона. После «Пещеры» этот его миф, наверное, второй по популярности. Некогда люди были шаровидными и соединяли в себе признаки обоих полов. У них было по четыре руки и ноги и по два лица. Страшные своей мощью, они посягали даже на власть богов. Поэтому Зевс решил разрезать каждого пополам. И с тех пор мы ищем свою половину в стремлении обрести цельность. Это и называется любовью.
Красиво. Но любящие цитировать этот миф, забывают, что в «Пире» его рассказывает комедиограф Аристофан. Тот самый, который основательно поиздевался над Сократом, учителем Платона, в «Облаках». Он пропустил свою очередь из-за одолевшей его икоты, а когда ему все же дали слово, представил историю, которая является явной насмешкой. Зевс разрезает людей пополам, как ягоды рябины перед засолкой или «как режут яйцо волосом» — до «камбалоподобного» состояния. И обещает: если они продолжат буйствовать, то рассечет их пополам снова, «и они запрыгают у меня на одной ножке». Чуть позже он передвигает им на другую сторону срамные части, дыбы не изливалось семя на землю, как у цикад. Да и вообще, по Аристофану, до рассечения помимо двуполых андрогинов было еще два пола и теперь потомки женского изначального пола ищут свою женскую половину, а половинки мужского – соответственно свою мужскую.
При первой встрече Гарри и Салли друг другу не понравились. Понадобилось 12 лет и несколько случайных встреч, чтобы понять, что они «предназначены» друг для друга. Подозреваю, что если бы они сошлись сразу, то через несколько лет расстались. В данном случае любовь – это история любви. Подобно известному тезису, что «философия – это история философии». Их неровный прерывистый путь и создал Отношения. Несмотря на остро несовпадающие характеры у них есть общий оселок, на котором они, правда, затачивают по-разному. В первые же минуты фильма, во время долгой поездки в Нью-Йорк, они спорят о «Касабланке»:
— Она его достала, поэтому он сажает ее на самолет.
— Она не хочет оставаться.
— Нет, хочет. Вот вы бы, скажем, отказались пожить с Хамфри Богартом?
— Я бы не хотела провести остаток дней в Касабланке в обществе хозяина бара… Мы очень практичны: не случайно Ингрид Бергман садится в самолет в конце фильма.
Через 12 лет они одновременно смотрят последние сцены «Касабланки» по телевизору, каждый в своей постели, все так же обсуждая их друг с другом по телефону.
Один из основных движущих конфликтов «Гарри и Салли» — может ли быть дружба мужчины и женщины без секса. Он, как доктор Астров, считает, что нет. Она говорит, что да, хотя примеров в ее жизни не было. До Гарри. Это сильно искаженный, но все тот же спор о трех с половиной секундах с прожектором: был ли у Рика с Ильзой тогда секс или нет?
Будучи друзьями Гарри и Салли неожиданно и случайно переспали: она была расстроена, он ее утешал. И это разрушило их дружбу — до того момента, когда они наконец поняли, что это не дружба. В сборнике Рэя БРЭДБЕРИ «У нас всегда будет Париж» есть рассказ «Обратный ход», аналогичный по содержанию данной линии фильма: он и она считают друг друга друзьями, но неожидаемо переспали и не знают, что теперь будет с дружбой.
Меня в фильме в тот первый раз впечатлили истории пожилых пар, которые рассказывали, как они не сразу оказались вместе, но как сталкивала их судьба – то, что многие зрители посчитали излишним. То есть тема Пути, без которого Цель была бы не только не достигнута, но и не сформирована, стала для меня главной. Моей будущей жене фильм не понравился. Но у нас была «Касабланка», а потом еще и Касабланка. Это было начало прекрасной дружбы. И любви.
На языке оригинала такого сборника у Рэя БРЭДБЕРИ не выходило. С другой стороны, большинство рассказов были написаны им в самом начале писательской карьеры и на русском языке ранее не появлялись. На английском, помимо журналов фантастики, где они были изначально напечатаны, ряд рассказов публиковались практически один раз в научном издании «The Collected Stories of Ray Bradbury: A Critical Edition. Volume 1: 1938–1943» 2011 года с комментариями и вариантами. Похоже, и сам автор считал все это далеко не шедеврами и отодвинул.
Открывается сборник рассказом 1939 года, написанным под псевдонимом Рон Рейнольдс, «Долой технократов!», о писателе-детективщике, оставшемся без тем из-за того, что под руководством Технократии в стране исчезли преступления и трагедии. И в кризисе жанра он уже подумывает о том, чтобы самому… Если судить по этой книге, ранний БРЭДБЕРИ не отличался особо от других начинающих авторов НФ. Лишь в отдельных произведениях изредка прорываются слабые интонации будущего великого писателя. Некоторые темы потом он преобразует и отшлифует в шедевры. А бывает и наоборот: из скола шедевра смастерит поделку. Разве в конце новеллы «В путь недолгий» 1951 года не чувствуются отголоски гениального «Калейдоскопа» 1949 года?
Есть темы, которые волновали БРЭДБЕРИ всю жизнь. Космос – как новый смысл, цель и устремление человечества. Культура – как гигант, на плечах которого стоит мир. Символично, что накануне апокалипсиса, уничтожившего планету в огне, герой рассказа «Адский пламень» предпочел Шекспира, Матисса и Бетховена нахождению рядом с любящей его женщиной. Писатель размышлял и о том, почему он пишет фантастику, сравнивая ее с теорией Ламарка о том, что жираф «мечтает о шее подлиннее, тем самым воздействуя на свои гены, чтобы они становились тем длинношеим животным, которое дотягивается до плодов, цветов и листьев». Фантастика тоже дает цель и мечту, дабы человечество дотягивалось до звезд.
В подзаголовке к названию этой книги сказано: новые рассказы в честь Рэя БРЭДБЕРИ. Их ровно 26: «В книге вы найдете истории, происходящие в темных подвалах и в темных космических кораблях; истории, случившиеся в деревеньках и больших городах. Вам встретятся ангелы-хранители и внутренние бесы. Персонажи, которых преследуют призраки, хотя призраков нет рядом. Это разные истории: тихие, счастливые, грустные, пугающие. Книга читается как расшифровка моих собственных кошмаров и грез". Это слова самого БРЭДБЕРИ, который встретил это издание еще живым. Сборник вышел как раз в год его смерти – в 2012-м. Авторы, на творчество которых он повлиял, представили рассказы, навеянные творчеством или личностью автора «Марсианских хроник», хотя именно космической фантастики здесь буквально мизер: «То, что на тебя повлияло сильнее всего, ты не носишь, подобно рубашке, которую можно надеть и снять, когда вздумается. Ты носишь это как кожу. Для меня такой «кожей» стал Рэй БРЭДБЕРИ» (это Джо ХИЛЛ). Книга интересна не только рассказами, далеко не все из которых – увы – достигают высот писателя, которому посвящены, но и короткими послесловиями, где авторы рассказывают о своей встрече с творчеством БРЭДБЕРИ.
Впрочем, как писать и о чем, наверное, в данном случае никто не скажет лучше самого мэтра: «Мои персонажи сами пишут рассказы о себе. Они говорят мне, чего хотят, я позволяю им этого добиваться и смотрю, как они идут к цели, перенося на бумагу их путешествие к своей участи. Монтэг из «451° по Фаренгейту» хотел, чтобы перестали жечь книги. «Ну, давай, останови их!» – сказал я. И он побежал. А я просто шел следом с пишущей машинкой. Капитан Ахав в «Моби Дике» хотел найти и убить кита. Он мчался к своей цели. Мелвилл шел за ним и записывал роман гарпуном, окуная его в кровь этого чертова кита!»
Рассказывают, что в детстве он встретил карнавального фокусника, который обещал 12-летнему Рэю вечную жизнь. Он исполнил этот завет: стал писателем.